
Накануне, разбирая свои записи, я наткнулся на потрепанный и только чудом не угодивший в огонь кусок васи. На нем торопливо и так небрежно, что истинный каллиграф покрылся бы краской стыда за такое унижение своего ремесла, было записано танку. Признаюсь, рука моя задрожала, когда я вспомнил историю этого клочка бумаги....
Мой друг Сигэкадзу был истинным шиноби. Его путь озаряли два источника света: Буси-до и страсть к поэзии. Часто после драки его можно было застать сидящего над листом рисовой бумаги, в задумчивости водящего тупым концом кисти по губам.
Он погиб после боя на моих руках. Когда я, бессильный ему помочь, глядел на его белое, как столь любимая им бумага васи, лицо, он схватил меня за рукав кимоно и пригнул к себе. И еле слышным, как шелест смятой травы, голосом прошептал пять строчек своего последнего танку. Едва был выдохнут последний звук, как Сигэкадзу не стало. Уже после этого я почувствовал, как два теплых вздоха коснулись моей щеки один за другим.
Вот это танку:
Звезды зажглись - сюрикены
по небосводу летят:
драка шиноби.
"Небо - зеркало земли," -
думал я, истекая кровью.
Всю жизнь мы делаем ни что иное, как собственными руками создаем свою смерть. По смерти человека узнаем мы его истинное лицо.
на древних этих могилах
колышет ветер -
но дух уснувших шиноби
ничто потревожить не сможет.
не годы, а могилы
умерших рядом.
Я - старик, согнувшийся под
ношей целого кладбища....
Так много,
так много могильных плит
на этом поле!
И все увиты цветами,
все до единой...
Как корни цветка
на могиле - твое прошлое:
никогда не отпустит!
Нет ничего печальней,
чем не иметь сенсея....
Долгий, пронзительный
в эту осеннюю ночь
крик фазана -
Нет ничего печальней,
чем потерять друга.
Траву выжигает молния.
Крестьянин идет за плугом.
Дети едят рис.
Нет ничего смешнее,
чем попытка сменить судьбу....